here comes the sun, and I say

it's all right.

* lost ark;
* alien stage;
* link click;
* trigun;

[indent]Восемь, семь...

[indent]Маркетологи утверждают, что организм способен выработать привычку за двадцать один день повторения цикла, будто бы люди ничем от собак Павлова не отличаются. Дик в медицине не понимает ровным счётом ни хера и о маркетинговой хуйне о выработке привычек ничего не слышал; он просто лежит на мокрых простынях, жмурясь лишь сильнее в попытках пережить последние секунды перед новой маленькой смертью как можно спокойнее. Дик ненавидит утро, и в последние полгода его жизнь похожа на один бесконечный херовый день сурка, замерший в грязной сепии, как поставленное на паузу чёрно-бело немое кино. Рабочие дни сливаются настолько, что он с трудом различает их с выходными, да и то лишь благодаря будильнику, который в выходные просто не давит на нервы трезвоном в чёртову срань, когда все нормальные люди ещё спят. Привычка просыпаться, выработавшаяся за последнюю двадцать одну с чем-то там неделю, правда, срать на это хотела.

[indent]Шесть, пять...

[indent]И сегодня как раз такой выходной. Но Дик об этом ещё не знает. Он лежит, а старый дом Картеров вокруг дышит с тяжёлым скрипом половиц, хрипом воды по трубам и противным стуком собачьих когтей по старой исцарапанной двери. Уверенности в том, что с тех пор как не стало Майло, собаки в этом доме больше не будет, пришлось сильно потесниться, когда мать разбил артрит. Она целыми днями сидит, запертая в этом блядском пустом доме, хранящем лишь мрачные воспоминания, умирая то со скуки, то от страха, пока её единственный теперь сын сутками торчит на работе и приходит за полночь, если вообще приходит. Так полгода назад появился этот мерзкий звук на случай, если будильники всё-таки не сработают. И остаётся лишь утешать себя тем, что брат не хотел, чтобы матери было плохо, и одобрил бы такое решение.

[indent]Четыре, три...

[indent]Прости, Гарри, я такой мудак.

[indent]Два, один.

[indent]— Да иду я, блядь, Каспер!

[indent]Врёт. Не идёт. Но глаза открывает. И ещё долго лежит, считая ёбаные бесконечные трещины на потолке над головой и медленно-медленно осознавая, что сегодня всё-таки проклятый выходной, когда будильник не звенит ни тридцать, ни пятьдесят трещин спустя. Значит и смысла вскакивать так рано никакого нет, это лишь сделает пустой день ещё и отвратительно долгим, продляя агонию до бесконечности. Скулёж Каспера превращается в раздражающий фоновый шум, который никак не находится сил встать и наконец прекратить.

[indent]Псина не виновата в том, что вся твоя жизнь — сплошное дерьмо.

[indent]Когда мистер Палмер повесился, на секунду показалось, что хоть что-то в этом давно заклинившем, очевидно сломанном механизме, сдвинется с мёртвой точки и наконец изменится. В хуёвую сторону, конечно же, но по крайней мере изменится. Разбивая зеркало, ожидаешь двадцати лет неудач. Просрав свою жизнь, хорошего тоже не ждёшь, но ждёшь хоть чего-то. Сейчас, когда похороны позади, надо быть полным кретином, чтобы не разглядеть, что не изменилось вообще нихуя. И меняться, в общем-то, и не собирается. Просто теперь у Дика есть только мать, а отца — нет. Ублюдок Ленни Картер уже давно не в счёт.

[indent]Он увяз в этом болоте и увязал давно, и болото — это и работа, и этот проклятый город, и эта жизнь в целом.

[indent]Однажды ты просто доживаешь до тридцати, чтобы понять: всё, к чему стремился — бессмысленная погоня за белым кроликом, которого тебе не догнать, потому что его и не существует. И приза в конце гонки никакого нет. Ты просто бежишь, как дебил, и ничего не получаешь, впустую прожигая годы. Стоит остановиться и осмотреться, как становится ясно, что пьедестал, на который так отчаянно взбирался, всего лишь иллюзия. Потому что ни эта жизнь, ни эта работа тебе не нужны. А все твои подростковые идеалы нихуя не стоили, и цеплялся ты за них зря, лишая себя возможности быть по-настоящему счастливым. И вот ты плетёшься из никуда в никуда по обочине жизни, шагая по пустоте, и винить в этом некого, кроме себя.

[indent]Сжимая кулаки в бессильной злобе, Дик садится, натягивает штаны и майку, пуская до мигрени заебавшего щенка в комнату. Тот с радостным лаем носится за ногами, ловит за штанины и скачет по кровати, пока Дик устало плетётся в ванну, босыми ступнями шлёпая по кафелю, и плещет холодной водой в лицо, не глядя в зеркало. Он знает уже всё, что может там увидеть: красные глаза, трёхдневная щетина — Мэри уехала навестить родителей в Аризону и вернётся только через два дня, усталое бледное лицо и лилово-синюшные мешки под глазами от недосыпа. В конце рабочей недели ему можно дать все сорок под яркими лампами дневного освещения.

[indent]Пихает ноги в тапки на обратном пути и спускается вниз под радостный топот Каспера.

[indent]— А, засранец, так ты всё выпил... — устало выдыхает, зажимая губами сигаретный фильтр и наливая в миску воды. Возвращая её на место, достаёт из шкафа коробку собачьего корма вместо обычно стоявших там когда-то хлопьев, хмыкает, насыпает Касперу пожрать и закрывает блядскию скрипучую дверцу, несколько раз дёргая туда-сюда. Щурится, хмыкает и выбирается во двор, опускаясь жопой прямо на ступеньку.

[indent]Засуньте себе в зад свои законы о курении, сука.

[indent]Хлопает по карманам, находя картонку со спичками из бара, и прикуривает, наконец затягиваясь и выдыхая вверх струю белесого дыма. Холод пробирает до костей, и курение натощак вредит здоровью. Риск заболевания раком, сердечного приступа или процент вероятности развития пневмонии — все как один, высоки, а общий прогноз оптимистично рисует картинку нелепой и скучной смерти до сорока. Дику насрать, в общем-то, лишь бы не заставлять мать на это смотреть, а так нет никакой разницы, отчего подыхать. Да и на героическую смерть рассчитывать не приходится.

[indent]Сигарета заканчивается, пальцы немеют, яиц он уже не чувствует, а Каспер задорно наворачивает круги. Дик поднимается, стряхивает с жопы снег и возвращается в дом, оставляя дверь во двор открытой для собаки, и делает матери тосты с джемом. Он херовый человек и херовый сын, но действительно прилагает усилия. Она заслуживает лучшего и заслуживала всегда, а застряла здесь, с ним; пережила младшего сына, побои этого урода, папаши Картера, а теперь вынуждена ждать, пока Дик принесёт ей завтрак и смотреть с утра до вечера дебильные ток-шоу и телемагазины.

[indent]Каспер уже несётся по лестнице, обгоняя его, когда Дик поднимается с подносом наверх, и ему приходится быть осторожнее, чтобы не свернуть себе шею на ступеньках и не пустить собаку в комнату. Он задумывается о том, что неплохо было бы постелить здесь ковёр, но сразу же забивает, заранее зная, кому придётся со всем этим в конечном счёте потом мудохаться.

[indent]— Доброе утро, мам.

[indent]— Доброе, сынок, — Лесли Картер медленно садится и подтягивает ближе к себе оставленный на тумбочке поднос, принимаясь за грейпфрут и тосты.

[indent]В узкой спальне стоит удушливый запах лекарств и полутьма, Дик распахивает шторы, оставляя мать, чтобы вымыть Касперу лапы. Чёртова псина думает, что это игра, окатывая его то пеной, то водой с ног до головы. Пот скатывается по позвоночнику, мокрая футболка неприятно липнет к коже, и он тихо матерится, пытаясь вытереть Каспера насухо. Тот вертится, ворчит и ловит полотенце.

[indent]— Всё, свали на хер, — выдыхает, выпуская щенка из ванной и позволяя ему пронестись по коридору с радостным лаем, чтобы влететь в комнату матери и устроиться на постели. А сам наконец чистит зубы, пытаясь избавиться от навязчивого привкуса помойки во рту, с раздражением скребёт щетину короткими ногтями, всё-таки бреется и по-человечески принимает душ. Мэри вместе с её маленькой невыразительной грудью и узкими плечами всё ещё приедет только через два дня. И в жопу Мэри.

[indent]Возвращаясь к себе, Дик находит в шкафу свежую одежду, кое-как застёгивая рубашку, но так и оставляет её навыпуск, закатывая рукава до локтей. И хлебает прогорклый кофе на кухне в одиночестве. В блядской кофемашине что-то полетело и теперь она делает какое-то совсем жуткое дерьмо, но он ни хера в кофемашинах не понимает, денег на новую нет, времени или желания разбираться тоже. Пока не траванулся, и хуй с ним. Моет чашку, забирает у матери поднос, треплет Каспера по холке и смазывает блядскую скрипящую дверцу шкафа, чтобы не действовала на нервы. Мыкается по дому ещё с полчаса, сдаётся и на хер сбегает. Время близится к полудню, никакой он не алкоголик.

[indent]Дик давно превратился в завсегдатая, Билли ставит перед ним на стойку двойной виски безо льда вместо приветствия. Бильярд очень кстати отвлекает от мыслей, смутным предчувствием скребущихся где-то в подсознании. Голос Лу-Лу ощущается так, будто он слышал его только сегодня утром, поднимая за собой тяжёлый шлейф из глухой ярости и острых с краёв сожалений. Прошло столько лет, да и похороны мистера Палмера остались позади, этот кретин снова не приехал — тут и думать не о чем, а это дерьмо всё равно вертится и вертится в башке, не ослабляя хватки.

[indent]Если честно, Дик не знает, как реагировал бы на приезд Лу-Лу. Если честно, Дик заебался об этом думать. Если честно, Дик просто очень скучает.

[indent]Постепенно бар наполняется шумом, а выпивка подёргивает всё лёгким тёплым сайд эффектом, превращающимся в тонкую корочку, непрочно пристающую к реальности. Но всё в порядке, Дик не хочет знать, что под ней, когда берёт третий или четвёртый виски. А вот что под узкой юбкой... Как её там? Джоди-Джуди-Джоан узнать очень даже не прочь. У неё холодные льдинки глаз и гладкая, бледная кожа, которая кажется тонкой и почти болезненной.

[indent]Даже Фрейд смог бы безошибочно поставить тебе диагноз, тупой ты дебил.

[indent]После третьего коктейля она начинает визгливо хихикать, и Дик снова чувствует, как головная боль облизывает затылочную кость изнутри — снизу вверх. Ему смертельно хочется закурить и заткнуть глотку этой Джоди-Джуди-Джоан чем-нибудь большим и крепким, пока есть ещё хоть какой-то шанс, что у него на неё ещё встанет. Выдерживать её туповатую мордашку и этот лязг издыхающей гиены без выпивки невозможно, а ещё два или три виски и даже горловой минет от этой сучки его член уже не поднимет. Когда тебе тридцать, трахаться, как кролик, уже давно не получается. Хотя с женщинами у него вообще нихуя толком не получалось никогда.

[indent]Дик, ты, блядь, безнадёжен, признай это уже. Он тебе нужен.

[indent]Джоди-Джуди-Джоан прижимается так близко, что он морщится от навязчивой сладковатой цветочной вони её духов. Джоди-Джуди-Джоан виснет на плече и дует свои пухлые губки, а Дик закрывает глаза и думает только о том, что если зажмуриться и натянуть этот болтливый ротик на член, можно будет спустить в глотку и как-нибудь дотянуть до завтра, а потом надо вернуться к работе и приедет Мэри, и всё, блядь, станет как раньше.

[indent]— мажор?.. Ричи? Ричи, ты меня слушаешь? — она тянется к нему, касается кожи на запястье лопаткообразными ноготками с кислотным розовым лаком, от которого начинает подташнивать, и он с трудом заставляет себя отцепить её клешню от руки спокойно. И оборачивается.

[indent]Лу-Лу.

[indent]Это чёртов Лу-Лу, сомневаться не приходится. Он сильно изменился за все эти годы и на человека, которому мог бы принадлежать тот голос из телефонной трубки совсем непохож, но Дик всё равно его узнаёт. И какое-то время просто пялится, как кретин, о Джоди-Джуди-Джоан тут же забывая напрочь.

[indent]То есть теперь Дик Джей? А что с Джерри стало?

[indent]Дик чувствует, что всё не так. И не знает, что делать, ощущая себя разъёбано и дико неуютно.

[indent]— Конечно, Лу-Лу, — на лице скорее мучительная судорога, чем радостная улыбка, он оставляет и кий, и бильярд, и малышку Джоди-Джуди-Джоан, отрываясь от стола и шагая к барной стойке. Машет Билли, просит очередной двойной виски, падая на один из свободных высоких стульев, и просто молчит, не зная, что говорить.

[indent]Что вообще, блядь, говорят, когда... Когда что? Встречают лучшего друга? Бывшего? Кинувшего тебя и своего отца мудака?

[indent]Правильно было бы принести соболезнования, но Дик такой лицемерной хуйни не любит, да и знает, что Лу-Лу они нахуй не сдались. И спрашивает, просто чтобы хоть что-нибудь спросить: — Надолго приехал?

[indent] Особняк Галлахеров — один из последних памятников старины, расположенный в удалении от всякого другого жилья, в пригороде.

[indent] Здания новой застройки теснят его со всех сторон, окружая плотным кольцом всё сильнее расширяющегося города, производя эффект странный и нелепый, если смотреть на низину с холма. Посреди стильных хай-тек высоток из стекла и стали, особняк выглядит ещё более дряхлым — смотрится неуместным и чужеродным, как старый упрямец, отказывающийся умирать.

[indent] Прежде это место было корпусом больницы святого Варфоломея, а позже его выкупил Бернард Галлахер, перестроив и превратив в семейное владение, где выросли уже шесть поколений достопочтенных Галлахеров — лучших врачей и медсестёр.

[indent] Наполненный улыбками и детским смехом, двадцать пять лет назад особняк погрузился в тишину, когда последние дети Галлахеров вылетели из гнезда и остался лишь Йозак, который и унаследовал эти мрачные стены спустя шесть лет.

[indent] Новый хозяин не стремился создавать семьи или окружать это место заботой, напротив отличаясь погружённостью в себя то ли присущей с рождения, то ли естественно перенятой у мрачного жилища, в котором провёл детство и юность.

[indent] Йозак распустил прислугу, не оставив даже экономки — его тяга к уединению правила бал строго и неумолимо. Так в доме их осталось лишь двое: сам Йозак и его ассистентка, Фейт, участвовавшая в загадочных исследованиях, проводившихся за закрытыми воротами и дверями, о которых ходила дурная молва в округе.

[indent] Медицина за последние тридцать лет совершила несколько мощных скачков, вырвавшись из тёмного прошлого, и достигла новых небывалых высот: вирусология, хирургия и трансплантация словно открывались человечеству заново вновь и вновь. Но масса вещей так и осталась загадками, вопросами без ответов.

[indent] Йозак с детства был уверен, что призван на Землю наконец эти ответы дать. И Фейт была абсолютно с ним в этом согласна в отличие от немногочисленных соседей, полагающих господина Галлахера мужчиной эксцентричным и богатым на выдумки, но мало воспринимаемым всерьёз.

[indent] Однако, нельзя сказать, что столь скудная поддержка, насмешки или отсутствие веры ему хоть сколько-нибудь навредили. Отнюдь.

[indent] Напротив, Йозак был довольно молодым специалистом со стремительной блестящей карьерой, которая, увы, довольно быстро завершилась ввиду его тяги к довольно абсурдным и странным проектам за десяток лет перевесившим на чаше метафизических весов безупречный диплом достаточно ощутимо, чтобы главврачи всех ближайших клиник отказались иметь с ним дело.

[indent] Вот тогда вчерашний выпускник лучшего университета страны и талантливый перспективный кардиохирург, Йозак Галлахер, и заперся в своём особняке окончательно, неведомо как проматывая семейное состояние.

[indent] Это случилось восемь лет назад. С тех пор внятного ответа на расспросы о господине Галлахере дать никто уже не мог, скармливая не в меру любопытным лишь всё множащиеся байки и домыслы.

[indent] Так что же за проекты, столь абсурдные и сомнительные, разрушили карьеру весьма талантливого человека, способного спасти сотни жизней?

[indent] В самом деле проект всегда был лишь только один, вечный, как сама жизнь — Йозак задался целью опровергнуть Бога и повторить акт творения, избавив человечество от мортидо раз и навсегда, стирая рамки и уничтожая присущую человеческому мышлению бинарность.

[indent] Цель настолько удивительная и благородная, сколько же отвратительная и решительно невозможная, извращённое и вместе с тем самое естественное желание человека, жажда, исходящая из иного источника — креативного начала либидо: стремление стать отцом.

[indent] Вот чем в самом деле был занят Йозак Галлахер в последние восемь лет, пока семейное состояние его истаивало на глазах.

[indent] Дорогостоящее оборудование, материалы для исследований и крупные суммы, что шли на оплату молчания, разоряли скопленные многими поколениями счета, неудачи подрывали силы, но Йозак не сдавался, с каждым падением лишь сильнее устремляясь ввысь. Эта мечта о вознесении прочно заняла его разум, укрепив позиции.

[indent] Он кропотливо собирал из мельчайших деталей существо прекрасное и совершенное, какого ещё не было в мире: мощное, здоровое сердце, прекрасные глаза и хорошие лёгкие. В этом творении всё было подчинено логике и надежде на преодоление границ, прежде слывших не преступаемыми.

[indent] Наконец этот день настал.

[indent] Йозак не спал в последние дни, забываясь лишь на краткие часы дрёмы и ожидания результатов, и почти не покидал прозекторскую. Казалось, латекс въелся в ладони, сделавшись второй кожей, а сам он врос в медицинские стерильные одежды безвозвратно.

[indent] В помещении было прохладно, вентиляция стабильно наполняла его кислородом, поддерживая низкую температуру. В воздухе остро пахло тальком, сталью и резиной, к этому примешивался сладковатый едва уловимый запах — несвежая, мёртвая плоть мягко обволакивала обоняние, проходя по касательной и оставаясь почти незамеченной.

[indent] Фейт ассистировала подавая то и это, вытирая со лба чистой салфеткой выступавший пот, и оставалась весьма сдержанно немногословной, что лишь подчёркивало её профессионализм.

[indent] Тишину разрывал лишь стук инструментов и шум вентиляции, всё внимание Фейт и Йозака было приковано к столу, на котором лежало наконец завершённое тело. Годы работы подходили к концу, оставались лишь последние штрихи, правки уже невозможны.

[indent] Доктор Галлахер осторожными стежками сшивал Y-образный разрез вскрытой грудной клетки, закрепляя каждый из них с особой тщательностью. Фейт удерживала слепящую светом лампу под правильным углом.

[indent] И когда всё было кончено, Йозак положил иглу и инструменты, шумно выдохнув и сделав несколько шагов назад, дабы осмотреть свою работу. И остался ею доволен.

[indent] Кивнул убравшей лампу Фейт и снял с влажных ладоней перчатки — от резины и талька кожу неприятно стянуло, но он не обратил на это ровным счётом никакого внимания, отдав последние распоряжения и вымыв руки. И занял своё место у стола, в первом ряду на скромном представлении, которое давно ждало своего часа.

[indent] — Фейт, разряд, — коротко скомандовал.

[indent] И Фейт подчинилась, отчего тело на столе дёрнулось, но тут же замерло. И тогда он повторил своё распоряжение, а после — ещё несколько раз, и так пока безжизненное тело на столе наконец не наполнилось множеством импульсов и энергий, обретая вторую и подлинную, новую жизнь.

[indent] Улыбка на лице Йозака была тёплой и мягкой, по-настоящему отеческой, когда он шагнул к столу, чтобы протянуть руку и коснуться своего дитя.

[indent] — Теперь ты дома, милая, — шелестящий шёпот сухих губ потерялся в шуме вентиляции.

[indent] Он повернулся к Фейт, и та поняла всё без слов, передав с вешалки халат, которым Йозак собирался укутать плечи своего творения.

[indent] У него была ещё масса дел, которые следовало бы завершить, и исследований, которые ждали своего часа, но он решил, что всё это — показатели кровяного давления, пульс, реакции на раздражители и свет — может подождать немного, ни к чему пугать этим человека, родившегося заново несколько мгновений назад.

[indent] Ночи в Эдинбурге прохладные и короткие, на южные душные и тягучие, что можно пить вечно, они совсем непохожи. Кромка неба темнеет стремительно, будто залитая краской, а потом так же стремительно светлеет и день теряется в мягких перистых облаках, плывущих над головой.

[indent] Отделяет эти два состояния, казалось, лишь час — долгий, почти бесконечный — тот самый тёмный час перед рассветом, когда кажется, что утро никогда не наступит, а низкое северное небо не потеряет свою притягательную глубину в оттенках тёмного ультрамарина.

[indent] Хавьер просыпается в самом начале этого часа и уже не может заснуть. Он не помнит, что ему снилось, но простыни под ним мокрые — дурные сны приходят ко всем.

[indent] Тщетные попытки провалиться обратно в дрёму им даже не предпринимаются, Хавьер никак не сожалеет об этом, принимая новый день с благодарностью, и идёт в душ, чтобы употребить появившееся время на труды.

[indent] Привычно завтракает чаем и тостами с яблочным джемом, записывает заметки для воскресной проповеди, чтобы вернуться к ней вечером, и погружается в ответы на письма заключённых, нуждающихся в утешении и духовном наставнике — для Господа важна всякая душа, как и для Хавьера. И он рад помочь этим людям облегчить тяжкий груз, преследующих их, помогая отыскать путь к смирению, которое дарует им наконец столь необходимый покой, ибо блаженные кающиеся, и да утешатся они.

[indent] Небо за окном всё ещё похоже на разверзшуюся бездну, когда он заканчивает последнее письмо.

[indent] Сегодня их всего два, но и их Хавьер полагает очень важными, искренне желая помочь Карлу и Полу. Для него они прежде всего люди, а не жестокие преступники, отбывающие пожизненный срок. Он не законник, его забота об их грехах совсем иная, и он готов идти с ними по извилистому пути, ведущему к Богу, каким бы непростым тот ни был. Потому что он не может даровать им утешение, но это может Господь — искренние сожаления даруют искупление.

[indent] Наливаясь сталью, горизонт набухает, тёмный, словно переспелый виноград, и начинает медленно выцветать, резко теряясь в нежнейших оттенках мягкого ультрамарина и глубокого лилового, разбавленного розовым и персиковым, а потом наконец выплывает солнце.

[indent] Хавьер одевается, выходя в это утро за час до утренней службы, чтобы прогуляться пешком и без всякой спешки, побродить по улочкам, глядя, как просыпается город, наполняясь людьми.

[indent] Здесь всё совсем не так, как в Тихуане, и ему это новое нравится, потому что там, далеко-далеко на юге, ночная жизнь была насыщенной, бьющей ключом, а Эдинбурге — нет, после заката город становится тише, наполняясь умеренным гулом машин с редкими всплесками громкого смеха шумных компаний.

[indent] Он приходит немного раньше обычного, простая футболка сменяется рубашкой и колораткой. Несколько минут уходит на то, чтобы обойти зал, а потом он здоровается с миссис МакЛарен, провожая её к органу.

[indent] Вскоре начавшаяся утренняя служба такая же, как и обычно, за исключением одной лишь простой перемены: вот уже почти две недели Бенджамина, юноши с тревожной, мятущейся душой, не пропускавшим прежде ни единого дня, не видно в церкви.

[indent] Мальчик тронул Хавьера, и он заботился о нём как мог, помогая по мере своих возможностей и сил, как священник и как друг. Исповеди Бенджамина были сложными, многословными, голос — ломким, а слова — пугающими. И исчезновение его не казалось временным или рядовым происшествием. Чуткий к пастве отец Хавьер, полагал своим долгом всё же навестить семью Бенджамина, хотя и находил, что такой жест может показаться несколько навязчивым, готовый принести извинения.

[indent] Закончив на сегодня дела церкви, он вернулся домой и позвонил Даниэлле, поменявшись с ней часами и пообещав, что фасолевый суп на кухне для бездомных будет завтра, а сегодня ему нужно закончить другие дела. Даниэлла приняла его просьбу с пониманием, с готовностью согласившись заменить сегодня на кухне, и Хавьер отправился готовить и упаковывать кисадийю, завернув в фольгу и простую крафтовую бумагу.

[indent] Дорога от дома до особняка Лукасов занимает у него не больше часа, и кесадийя ещё не должна остыть, когда он выходит из такси у ворот.

[indent] Небо над головой высокое и яркое, будто колодец со светом на дне, послеполуденное солнце ещё довольно высоко, но тени уже длинные.

[indent] Ветер меняется, когда Хавьер оказывается за воротами, небо становится ниже, а солнце теряется в тяжёлых, как шерсть, облаках, так же, как сам Хавьер теряется во внезапном тумане — вязком и густом, вьющимся у ног ласковым, но опасным псом. В рубашке становится прохладно, и он думает, что следовало быть внимательнее к прогнозу погоды перед выходом — в Эдинбурге она для него всё ещё непривычна в своей переменчивости.

[indent] Дорога не выводит его к фасаду, тянется, словно бесконечное полотно, и вскоре начинает казаться, что заблудился, хотя особняк совершенно точно можно было увидеть в тени яблонь из-за ворот.

[indent] Вместо этого он оказывается... на кладбище?

[indent] Хавьер прижимает ближе к себе упакованную кесадийю, и разглядывает резные каменные надгробия с затёртыми именами шаг за шагом углубляясь в туман, словно идя по кругу, и тот выводит его... Ах, нет, вовсе не к дому, как можно было бы полагать, а к скромной капелле.

[indent] И, может, это в высшей степени нагло, но Хавьер оглядывается, так ничего и не разглядев в тумане, и проходит в часовню. Колоратка за воротом рубашки начинает от долгого ношения жать, и он осматривается, надеясь не потревожить ничьё уединение, но наконец отыскать нужный путь, если на то будет воля Господа.

[indent] Кожа отдаёт мягкой пастели тепло, и та его возвращает. Из-под пальцев выходят мягкие штрихи с крохотными крупинками, исчезающие с лёгким касанием дыхания. На листке проявляется образ черта за чертой: приподнятый уголок рта, миндалевидный разрез глаз, косточка у запястья, необычное строение пальцев.

[indent] Цяо Ифань растворяется в видении перед собой, воплощая его наиболее полно. Годами выработанное трудолюбие обращается в навык, подмечающий детали, которые и делают рисунок настоящим. Живым.

[indent] Позади остаются километры пути. Сан-Франциско. Недовольство отца. Судьба, уготованная третьему сыну. Хрупкая надежда матери на прощение, когда он добивается первых успехов в своём деле; отец оценит по достоинству, верит она, но не верит Цяо Ифань. Клеймо негодного сына. И подростковый бунт.

[indent] Он ни о чём не жалеет, и особенно о том, какой разразился скандал после поступления в колледж искусств, наконец оказавшись среди тех, кто видел мир так же, как и он сам: прекрасным.

[indent] Отец, конечно же, не простил. Ни того, что ранее, ни того, что потом. И на открытие первой выставки, совсем крохотной, не пришёл. Не пришла и мать, знающая своё место. В их семье своего места вообще не знал только Цяо Ифань, и поэтому откололся, словно кусок от упавшей чашки. Не восстановить.

[indent] Собственная жизнь пошла извилистым путём, оставалось только следовать. Секунды сложились в минуты, те — в дни, а затем в месяцы, после — в года; и из неизвестного мальчика, живущего в своём мирке, он превратился в художника, чьё имя переходит из уст в уста. Теперь на его выставки приходят сотнями люди, пока сам Цяо Ифань держится в стороне, рисуя случайные лица, выхваченные из толпы. Последние ниточки оборваны, он в свободном плавании, без связи с семьёй.

[indent] Цяо Ифань никого не винит, не оборачиваясь к прошлому. Горечь и десятки обид скрываются под перешедшими на сотни подрамниками и холстами, и так можно ничего не рефлексировать и не разбирать. Не заглядывать в тёмный угол.

[indent] Так будет лучше, решает Цяо Ифань, не даруя прощения там, где оное не даровали ему. Разве это не справедливость?

[indent] Наверное, нет, решает он пятью годами позже, сидя напротив психотерапевта, готовый наконец с кем-то поговорить. И тугой узелок постепенно распускается за нитью нить, пока, наконец, дышать Цяо Ифаню не становится легче.

[indent] Андреа говорит, что ему нужно время, время и отдых, и Цяо Ифань признаёт, что она права. Нью-Йорк пора оставить за плечами, слишком кипучая жизнь, нет времени прислушаться к себе.

[indent] Выбор падает на Вульфкрик совершенно случайно. Цияо Ифань просто выбирает самую крохотную точку, гуляя пальцами по карте, и покупает маленькую студию, в большем на самом деле не нуждаясь. Осознаёт, что это свобода. Вот так отсутствие лишних вещей позволяет снять с плеч незамеченный раньше груз.

[indent] Он проводит дни за мольбертом, рисует прохожих в крохотном парке, спросив разрешения и после подарив получивший портрет, раз в неделю говорит с Андреа, темы всплывают сами собой. И переполненная мыслями голова постепенно приходит к благословенной тишине, в которой растворяется всё. Цяо Ифань понимает, что наконец по-настоящему повзрослел.

[indent] Неуловимые перемены не заставляют себя ждать.

[indent] К хорошему быстро привыкаешь, верно?

[indent] Распорядок и пространство естественным образом выстраиваются вокруг старшего.

[indent] Как он решит.

[indent] Как поступит.

[indent] Когда сделает то или это.

[indent] Однако новые привычки всё ещё формируются медленно.

[indent] Безопасная вода в постоянном доступе.

[indent] Вкусная еда в одно и то же время.

[indent] Странная клетка время от времени.

[indent] Страшные чужие.

[indent] Странная штука... Даже не закопать!

[indent] Открывает глаз, когда старший сдвигается с места, мгновенно выбираясь из дремоты, и провожает его взглядом, спрыгивая с постели. Следует.

[indent] Всегда быть рядом.

[indent] Со старшим — безопасно.

[indent] ... новые запахи.

[indent] Исследовать.

[indent] Движется по следу, втягивая воздух носом, и запахи усиливаются. Тяга к изучению пространства побеждает.

[indent] Голос старшего всё ещё звучит как набор звуков. Привычка к наличию имени ещё не до конца сформировалась.

[indent] Ой!

[indent] Смотрит на старшего, повисая в его руке, ещё раз втягивает новые запахи носом.

[indent] Незнакомое перестаёт так явно равняться опасности.

[indent] ... дверь захлопывается перед ним, а старший уходит. Он выгибает спину, приседая на передние лапы, и старается заглянуть в просвет, испуганно принюхиваясь.

[indent] Не уходи! Старший!

[indent] К счастью, он всё-таки возвращается, и можно сразу же запрыгнуть на колени, покрутиться и свернуться тугим комочком, тихо мурча.

[indent] Правильно.

[indent] Безопасно.

[indent] Дремота снова накатывает, и можно спокойно закрыть глаза, не обращая внимания ни на что. Он не знает, сколько времени проходит, прежде чем старший вдруг начинает двигаться, и открывает глаза, вопросительно глядя снизу вверх.

[indent] Что такое?